Смотреть страницы статьи в формате PDF.

Этот год – юбилейный для отечественной космонавтики. В начале 1963-го, после первых успешных полетов, Сергей Королёв принял решение о запуске на орбиту первой женщины. Среди претенденток, наряду с Жанной Ёркиной, Татьяной Кузнецовой и Ириной Соловьевой, были и две Валентины – Пономарева и Терешкова. Все девушки соответствовали строжайшим условиям: та, что первой отправится в космос, должна была обязательно заниматься в аэроклубе или быть парашютисткой, возрастом до 30 лет, ростом до 170 см и весом до 70 кг. Уже летом, 16 июня 1963 года в 9:29 с космодрома Байконур стартовал корабль «Восток-6» с женщиной-космонавтом на борту.

Первая и единственная в мире женщина, совершившая космический полет в одиночку, Терешкова за свой подвиг была удостоена множества наград и званий, сделала впоследствии серьезную политическую карьеру. Судьба Валентины Пономаревой, дублера первой космонавтки планеты, сложилась иначе – на орбите она так и не побывала. После закрытия в 1969 году космической женской группы она работала в Центре подготовки космонавтов (ЦПК), где преподавала слушателям динамику космического полета.

На встрече, посвященной 50-летию создания женского отряда, Терешкова произнесла такие слова: «Выбрали тогда нас, пять девочек, молодых, умных, красивых. Прошло с тех пор 50 лет, а мы все еще вместе. Мужиков в нашей жизни было достаточно – они приходили и уходили. А мы продолжаем быть вместе. Все выдержали, несмотря ни на что»

В сентябре Валентина Пономарева отметила свой 85-й день рождения. В рамках проекта Музея космонавтики корреспондент журнала «ВКС» побеседовал с Валентиной Леонидовной.

Рис. 1 Летчица Валентина Ковалевская (Пономарева)

«Я ВСЕГДА СТРЕМИЛАСЬ НА ПЕРЕДНИЙ КРАЙ НАУКИ»

 - Сколько вам уже приходилось давать интервью? Это сотое, должно быть?

 - Все спрашивают об одном и том же. Уж столько о подготовке рассказано и показано... Но я человек привычный, терпеливый - расскажу.

 - Про подготовку мы обязательно еще поговорим, а откуда у вас появилась страсть к небу?

 - Страсть к небу возникла, когда я начала летать. Но я сама так никогда не формулировала: «страсть». Скорее, любовь к полетам, к летанию! Страсти и не было до тех пор, пока к нам в школу не пришел студент-парашютист и не организовал кружок. Наша женская школа (это было так давно, что обучение еще было раздельным) соседствовала с МАИ, а тогда было принято, чтобы все над всеми, особенно над младшими, шефствовали. При МАИ был аэроклуб, в котором бросали «перворазников» в качестве подготовки к службе в армии. Я тогда училась в 10-м классе, а всего записалось 10-12 десятиклассниц. Зимой мы изучали матчасть тяжелого десантного парашюта ПД-47. Прыгать собирались весной, но все, как обычно, сдвинулось - на лето. И я успела окончить школу, поступить в вуз, но прыжков по-прежнему не было. Нас осталось двое из первоначальной группы, я и моя подруга, Мика Виссинг.

Когда я окончила школу, как раз шла дискуссия между физиками и лириками – что важнее: техника или гуманитарные области знаний. Я посчитала, что настоящий человек должен быть на переднем крае науки и поступила в инженерно-физический институт.

Ожидание тянулось долго, пока в один прекрасный день нам не сказали: «Завтра прыгаем». И вот очень рано мы тихонько ушли из дома, никому ничего не сказав, и поехали на аэродром Крюково, в авиационно-спортивный лагерь МАИ. Студенты всю дорогу пели. Этих песен мы раньше не слышали, но нам понравилось – и они, и вообще дух, который царил на горе парашютов. Прыгнули, в конце концов, на По-2 – надо было выйти на плоскость и натурально с нее свалиться. Было страшно, но ничего, справились. Только я при приземлении ударилась о запасной парашют и разбила губу.

Вернулись мы очень поздно. И когда приехали домой, обнаружили, что родители нас уже с собаками ищут. А у меня было два брата и сестра младшие, они не спали, ждали моего возвращения. Ничего особенного не случилось, тем не менее, и оба брата, и сестра, когда выросли, тоже занимались парашютным спортом.

 - Значит, это парашютный спорт так повлиял на вас?

 - Так складывалась судьба. Между прочим, ни раньше, ни позже парашютного кружка в нашей школе не было. Но я немного не с того начала. Когда я окончила школу, решила поступать в инженерно-физический институт. Тогда как раз между физиками и лириками шла дискуссия – что важнее: техника или гуманитарные области знаний. Стихи даже были: «Что-то физики в почете, что-то лирики в загоне…» Вот и я считала, что настоящий человек должен быть на переднем крае науки, и поступила в МИФИ.

Первый свой прыжок я совершила уже после того, как поступила в институт. И после этого долгого летнего дня, наполненного разнообразными впечатлениями – и преодоление себя, и сам прыжок, - я решила из МИФИ уходить и идти учиться в МАИ.

Стала требовать, чтобы мне вернули документы. Сначала ходила к декану, он меня все не хотел отпускать, говорил: «Да зачем вам» и «Почему…», мол, всю жизнь будете болт с гайкой чертить. И когда я из дома уходила в институт, каждый раз у нас начиналась дискуссия с отцом, который тоже окончил авиаинститут. Раза два-три я ездила и попадала снова на декана, а однажды попала к заместителю, совсем молодому человеку, он посмотрел на меня и тут же распорядился выдать документы. И я была в некотором ошеломлении – за что боролась, на то и напоролась. Отправилась поступать в МАИ. А был уже конец августа, прием документов закончился, но у меня была золотая медаль, поэтому меня приняли. Все-таки, согласитесь, какие-то необычные зигзаги судьбы.

И еще к вопросу о страсти – когда я поступила в институт, хотела записаться в аэроклуб, на летное отделение. В аэроклубе мне сказали, что на летное отделение не принимают, пожалуйста – парашютно-планерный. Но я была максималисткой и сказала «Нет, мне только летный».

Меня не взяли, и тогда - сама себе удивляюсь - я проявила такую настырность! Пошла по всем инстанциям – в комитет комсомола, в партбюро факультета, но мне нигде не хотели помочь. К декану обратилась, говорю - хочу летать. А он: «Пожалуйста, летайте! От Москвы до Владивостока и обратно…» И так я дошла до комитета комсомола института и парткома. Я потом посчитала – пять инстанций! Все посмеивались, считали меня, наверное, чудачкой… Тем не менее, мои хождения возымели действие, и меня таки взяли на самолетное отделение. Вот после того я, конечно, заболела самолетами.

«СТЕСНЯЛАСЬ СКАЗАТЬ, ЧТО БУДУ КОСМОНАВТОМ»

 - Конец 1950-х – начало 1960-х годов – это время наших первых успехов в космосе! Чувствовалась вокруг эта атмосфера?

 - Как будто рука судьбы меня специально направляла… Потому что я среди прочих записалась в кружок высотных полетов. На самом деле это был космический кружок, но тогда слова «космонавтика» в принципе не было. Полеты в космос называли «космические путешествия», «путешествия на другие планеты»: это были годы противостояния, 1957-й и далее. И сначала разрабатывались ракеты, а путешествия к планетам – это так, фантазии, расходовать силы и время на которые в таких обстоятельствах нельзя. Поэтому кружок и маскировался под названием «высотных полетов». А я поступила на двигательный факультет, он назывался тогда «моторный», потому что ракетная специальность появилась позже, уже к старшим курсам. И я опять пошла туда, на передний край.

Кружок вели старшекурсники, которые разрабатывали космическую идею практически нелегально, энтузиастами, но имели связь с фирмой Королева. И когда я окончила институт, меня тоже распределили к Королёву в ОКБ-1. Но туда меня не пустила моя семья, потому что я была на последних сроках беременности. Пришлось идти на поклон к старшим друзьям, они переделали направление на Институт прикладной математики, где тоже были увлечены космосом и меня пытались увлечь. Но вся моя душа тогда была отдана аэроклубу и полетам – для космической тематики не было места.

 - Валентина Леонидовна, как же Вы попали в космическую программу?

 - Как будто кто-то снова направил в нужное русло. Эта извилистая дорожка привела в Институт прикладной математики, где мне и было сделано предложение полететь в космос. На новогоднем вечере один из сотрудников института спросил меня: «А ты хочешь полететь в космос?» Я ответила, что, конечно, хочу. Я тогда куда угодно согласилась бы полететь… Но пришла домой и забыла - Новый год ведь, хорошее настроение. И утром даже не вспомнила об этом разговоре. Тогда у нас было два космонавта – Гагарин и Титов, и представить, что тебе вот так, между делом, предлагают попасть в когорту избранных, было совершенно невозможно.

После праздника этот сотрудник заглянул к нам в отдел и сказал: «Валентина, пиши заявление о том, что хочешь в космос». Я всячески отнекивалась, посчитала розыгрышем или шуткой. Но он был тоже очень настырный человек, Всеволод Александрович Егоров, который сейчас имеет мировое имя в небесной механике. А тогда он был просто Севка Егоров, взял за руку и повел в кабинет к Мстиславу Келдышу, директору института. Наверное, с ним была договоренность заранее. Келдыш прочитал мое заявление, похмыкал и говорит: «А почему вам нравится летать?» Я несколько оторопела – ожидала других вопросов – серьезных, деловых, а тут… Подумала немножко и отвечаю: «Не знаю». Келдыш говорит: «Правильно. Этого знать нельзя». Я с ним согласна. И поэтому ответить на ваши вопросы – «Как возникла страсть и почему?» – я не могу.

 - Но в итоге вы согласились полететь в космос? Как вообще появилась эта идея?

 - Идею набрать женщин для полета в космос инициировал Николай Каманин. В то время у американцев была программа «Меркурий», и женщины проходили обследование. Их не собирались отправлять, но посмотреть, способны ли они в принципе, американцы хотели. И социальный заказ на то, чтобы первой женщиной в космосе была советская, был очень настойчив. Все говорили и писали, а Каманин эту идею продвигал.

Когда это началось, стало понятно, что все по-настоящему. Еще интересно: я пришла увольняться с работы к начальнику отдела, и он спросил: «Почему?». Я ответила, что поступаю в школу космонавтов. Он очень удивился: «А что, есть такая школа?» А я стеснялась сказать: тогда и слово-то «космонавт» еще не прижилось…

Рис. 2 С мужем Юрием Анатольевичем

Рис. 3 Со старшим сыном Сашей

После обследования и прохождения амбулаторной комиссии меня призвали в армию: в то время считалось, что кандидатом в космонавты может быть только военный летчик. У меня забрали паспорт и выдали серую солдатскую книжку, где было написано: «рядовой необученный».

Когда я уже прошла амбулаторную комиссию, надо было ложиться в госпиталь на обследование и сказать мужу, куда я собираюсь. Несколько дней не могла решиться – если бы он ответил «нет», мне пришлось бы смириться. Я все думала, думала и даже плакала, роняя слезы на сковородку. Ему, видно, надоело на меня смотреть, и он прямо спросил, в чем дело. Тогда я выложила, опасаясь, что он мое решение задробит. Но мы с ним вместе летали в аэроклубе, он тоже болел авиацией. На этой почве, думаю, сложилось понимание, и он разрешил. Я прошла комиссию, сыночка четырехлетнего сдали маме.

Рис. 4 Валентина Пономарева на медицинском обследовании

Рис. 5 Терешкова и Пономарева с медсестрами

После этого меня… призвали в армию! В то время считалось, что кандидат в космонавты может быть только военным летчиком или связанным с летной специальностью. Для женщин потом смягчили, а тогда у меня забрали паспорт и выдали маленькую серенькую солдатскую книжку, где было написано: «рядовой необученный». Нас всех, 12 человек, поселили в двухэтажный флигелек в профилактории – тогда еще Звездного городка не существовало, был ЦПК, служебные здания.

 Рис. 6 На занятиях в ЦПК

С нами в госпитале проходила комиссию Марина Попович, и она верховодила нами, поскольку была инструктором в аэроклубе, летала и знала больше, чем все остальные. Да и по характеру – лидер. Заставляла нас по утрам крутить головой. Мы выходили, становились в кружок на лестничной площадке и крутили до тех пор, пока нам не становилось нехорошо. А Марина говорила, что после этого нужно есть лимоны (которые вроде бы снимали состояние тошноты). И все, кто нас посещал, родные и близкие, приносили лимоны в авоськах. Их тоже, знаете, есть не очень просто. До сих пор на лимоны даже смотреть не могу. А вечером Марина заставляла нас песни петь. Они оба любили петь, и Марина, и Павел Попович, ее муж-космонавт – внизу в летной столовой стояло пианино. Пели мы: «Заправлены в планшеты…», «И на Марсе будут яблони цвести»… Вот так началась моя космическая жизнь.

 - Знаю, что ваше знакомство с Юрием Гагариным началось не совсем обычно?

 - Первая встреча с ним была в Центре подготовки, 12 апреля, в первую годовщину полета, но это не стало хорошей приметой. Гагарина я увидела утром, когда мы спустились в летную столовую, а они приехали завтракать из своих квартир на Чкаловской. Я сидела лицом к двери, когда он вошел. Уж не знаю, что со мной случилось (а я помидор резала, что тоже удивительно – это было 12 апреля, помидоры в Москве в то время так рано не появлялись). Уронила и нож, и помидор, наклонилась поднимать - чуть не перевернула стол. Находилась в таком потрясении, просто «уму нерастяжимо», как говорит Татьяна Кузнецова. Гагарин всем пожелал доброго утра и, конечно, ничего не заметил или сделал вид, что не заметил. А я впала в «расстройство чувств»…

Гагарин относился внимательно к нашей группе. Он был тогда командиром отряда и понимал всю тяжесть подготовки. Это сейчас испытания кажутся не такими трудными, а тогда надо было преодолевать. У меня одна тренировка, помню, была реально на грани издыхания – морская, в скафандрах, и я никак не могла отцепить замок парашюта. Я просто умирала, когда меня подняли на борт, температура была больше 39 градусов.

Рис. 7 На занятиях по физподготовке

Юра обязательно раз в неделю приезжал нас проведать. Однажды нам выдали олимпийские костюмы: синие, шерстяные, с белыми лампасами. Это было что-то! Мы ходили только в них - даже в столовую. Но он нам сделал выволочку и сказал: «В столовую - только в платьях».

Как-то приехал и говорит: «Давайте я свезу вас в ГУМ, в сотую секцию. Если денег нет, дам взаймы». И повез на своей машине. Приехали мы в ГУМ, на втором этаже эта секция. Гагарин шел впереди, очень быстро: его ведь все узнавали, а он стремился, наоборот, не привлекать внимания. И нас пятеро за ним гуськом бежит. Тут я оглянулась – следом, с такими же сосредоточенными лицами - цепочка женщин. Зашли в эту секцию, дверь закрыли, не пустили никого, отсмеялись. Тогда мы, как сказал Гагарин, «прибарахлились»…

Что меня поражает, это его доклады о полете – совершенно спокойные, деловые, как будто ничего особенного и не происходит. Корабль начал вращаться, как Гагарин говорил: «голова–ноги», а он сидел и даже не знал, чем это может закончиться! Тем не менее, спокойно докладывал. Как можно так себя держать и не впасть в уныние! Человек он был необыкновенный, все эпитеты, которые в превосходной степени к нему обращают, вполне заслужены.

И притом - живой, веселый, очень любил пошутить, подначить кого-нибудь. Леонов и Гагарин – вот два человека, что формировали климат в отряде. Оба были весьма до шуток охочие и мастеровитые. Когда мы готовились к полету, он рассказывал, как при его посадке женщина с теленком появилась, как они испугались и убегали, а он кричал «Я свой, советский!». Хотя у него и на шлеме было написано «СССР».

 Гагарин был близкий, хоть и великий – но свой. А Сергей Павлович Королёв, конечно, недосягаемый. Я помню, как он на Байконуре говорил и обещал на госкомиссии: «Вы все будете в космосе». Но когда мы приезжали к нему на фирму, он всегда находил время с нами поговорить. И, несмотря на то, что был принципиальным противником женских полетов, Сергей Павлович относился к нам внимательно.

Рис. 8 Валентина Пономарева и Валентина Терешкова на занятиях по радиопеленгации

«ГАГАРИН БЫЛ ПРОТИВ НАШЕГО ПОЛЕТА»

 - Почему же из 12 человек в космосе оказалась только Терешкова?

 - В начале пути все одинаково считали, что плох тот солдат, который не мечтает стать генералом, и тому подобное… Но, понимаете, практически все мужчины в Звездном считали, что женщине на корабле не место! И когда мы пришли в отряд, это их нисколько не обрадовало. Они считали, что это лишнее. Они все были летчики, а мы - девчонки. Хоть и спортсменки авиационные, но все равно – девчонки, тем более молодые, такого же возраста или младше. Я думаю, это профессиональный эгоизм и ничего больше.

Рис. 9 Валентина Пономарева и Юрий Гагарин

Мне как-то передали слова Юрия Гагарина, которые были сказаны им на мандатной комиссии: «Можно рисковать жизнью мужчин, если это требуется для страны. Иногда можно рисковать жизнью холостых девчонок. Хотя и не стоило бы. Но недопустимо рисковать жизнью матери». Тем не менее, они нас приняли в коллектив, опекали, помогали, поскольку такое решение принято – надо его выполнять.

Наша мечта увядала потихоньку. Второй раз подготовка женской группы началась в 1964-1965 году. Тогда Каманин, это мне точно известно, снова преодолел сопротивление Королёва, который никак не хотел соглашаться на включение нас в программу «Восходов». И снова из-за политических мотивов – потому что экипаж уже летал и осуществил выход в открытый космос. Но на женский полет тоже выход в космос планировался, говорилось, что он «прикроет наше отставание и повысит престиж».

И Королёв, и все космонавты были против, несмотря на то, что мы были друзьями. Почему - мы понимали: у американцев в это же время шла успешная и очень короткая программа Gemini, а наш «Союз» все никак не мог сойти со стапелей, разрабатывался и разрабатывался. В Центре подготовки образовалась длинная очередь на полет из космонавтов-мужчин.

История развития женской пилотируемой космонавтики в США и у нас – прямо противоположные. Американцы не делили своих астронавтов на мужчин и женщин, а делили на специалистов и профессионалов.

А в 1969 году группу расформировали. Может быть, мы и сами зря привлекли к себе внимание – написали письмо в ЦК КПСС, что в Центре есть группа женщин, которая неоднократно прошла весь курс подготовки. «Все готовы к полету, и потому он обойдется недорого, и вместе с тем послужит на славу…». Изящно было сформулировано. А в ЦК подумали и ответили, что они очень ценят наше стремление послужить Отчизне, но в данный момент Отчизна в этом не нуждается… Становилось все очевиднее, что это бесперспективно. И мы постепенно понимали, что наша группа – как чемодан без ручки -  нести тяжело, а бросить жалко.

 - За всю историю советской космонавтики на орбиту поднимались всего три женщины. Недавно на МКС побывала россиянка Елена Серова. В НАСА – 47 женщин. Почему такая большая разница?

 - История развития женской пилотируемой космонавтики у американцев и у нас – прямо противоположные. Американские летчицы имели налет в 1000 часов, но и они сначала пробивались, как мы, ходили по инстанциям. Посещали высоких чиновников, дошли до президента с требованием включить их в программу полетов, но ничего не добились. То есть чистейшая дискриминация по гендерному признаку. У нас наоборот – решение о полете женщины было принято ЦК КПСС. А потом очень неудачно складывались обстоятельства. «Союз» запаздывал, дискриминация развилась тоже. Между прочим, Савицкая полетела в космос через 20 лет после Терешковой, Кондакова – через 10 лет после Савицкой… Уже первые три точки дают убывающую геометрическую прогрессию. Я хочу сказать, что американцы не делили своих астронавтов на мужчин и женщин, а делили на специалистов и профессионалов. Да, они не пускали женщин на «Меркурий» и «Джемини», мотивируя это тяжелыми условиями труда, но потом все же запустили на шаттлы.

 - Расскажите о позывном «Чайка», ведь это вы его придумали?

 - Есть много версий позывного Терешковой – что его Королёв придумал или сама Валя. Но это ошибочные версии, а единственно правильная и достоверная – «Чайку» принесла в женский отряд я. Я участвовала в авиапарадах и летала в составе женской пилотажной группы на Тушинском аэродроме. И все эти годы наша группа имела позывной «Чайка»:  однажды специально для нас пошили очень симпатичные голубые комбинезоны, и на аэродроме называли «чаечками». Вот этот боевой позывной и пошел в полет.

«ТЕМ, КТО ХОЧЕТ В КОСМОС, НАДО ГОТОВИТЬСЯ И ЛЕТЕТЬ»

 - Есть ли какое-то разочарование от того, что вы так и не побывали в космосе?

 - Судьба точно вела меня к ракете, но довела только до подножия, а затем решила бросить… Однако я не помню для себя чего-то особо трагического. Как раз в этом же 1969 году Центр подготовки был реорганизован в Научно-испытательный центр, возникли новые направления работы, и мы все нашли себе нишу в новой организации. Это смягчило горечь расставания. У всех появилось дело жизни. У меня - подготовка и отчасти механика. На этапе общекосмической подготовки молодых космонавтов я читала лекции по механике небесного полета и очень этим увлекалась. Работа была обширной и интересной, и я вполне могу вам ответить, что жизнь в профессии удалась.

Рис. 10 Валентина Пономарева в форме инженер-лейтенаната

А потом началась повседневная жизнь, в которую мы постепенно втягивались. Мы ведь в одном доме жили, встречались на разных мероприятиях и просто на лестничных площадках. Ирина пошла в психологию, Жанна работала с тренажерами, а Татьяна занималась противорадиационной защитой. Все по разным зданиям, комнатам и этажам, но на дни рождения обязательно собирались. Даже когда я переехала из Звездного городка, приезжала к ним, и мы отмечали мой День рождения. Со временем встреч естественным образом становилось меньше, а по телефону мы активно общаемся до сих пор.

Рис. 11 Валентина Пономарева и Жанна Ёркина, празднование нового 1963-го года

У нас было что-то вроде девиза… Мы когда-то на космодроме с Ириной, наверное, уже после запуска Терешковой, пели песню: «Спокойно, дружище, спокойно, у нас еще все впереди». Не совсем девиз, скорее лейтмотив. А еще «Болеро», которое мы друг другу напевали, если кто-то предавался унынию. Это означало: «Перестань киснуть, все будет хорошо!». И потом я вам скажу – того, чего добилась Валентина Владимировна Терешкова, таких административных высот, ни одна из нас добиться не смогла бы – другой менталитет, другой характер, по-другому построена личность.

Рис. 12 Валентина Пономарева, фото – Дмитрий Сушко

 - Что бы вы могли посоветовать тем девушкам, которые сегодня хотели бы попасть в отряд космонавтов?

 - А я таких девушек не знаю. Однажды проводили открытый конкурс у нас и, насколько я помню, девушки и женщины заявок не подавали. Очень простой совет – готовиться! Чтобы пройти медкомиссию, заботиться о здоровье. Готовиться технически, язык требуется, по крайней мере, английский. Потом идти на конкурс, писать заявление. Вот когда Терешкова слетала, была масса заявлений от женщин, желающих в космос! Мешками ей письма носили! Так выражается желание. А если их не слышно и не видно – значит, не так уж и хотят.

Рис. 13 С собакой Патриком дома за работой

 - Но, может быть, какое-то стандартное пожелание от себя?

- Простое и самое главное – бодрости, успехов, и чтобы любили Родину. Мне не нравится сегодняшнее потребительское общество. Я, например, слушаю рекламу и понимаю, что людям прививают гедонистический образ жизни! Но зачем? Не это нужно человеку.

Свобода? Я никогда я не была озабочена ею как проблемой. Даже в Советском Союзе, при том, что была цензура. Сейчас везде кричат: «Свободы не хватает!». Но есть «свобода для» и «свобода от». И когда они кричат об этом, они сами не знают, какую свободу имеют в виду.

 - Валентина Леонидовна, большое спасибо за интервью!

© Фалилеев М.Н., 2018

История статьи:

Поступила в редакцию: 17.10.2018

Принята к публикации: 09.11.2018

Модератор: Дмитрюк С.В.

Конфликт интересов: отсутствует

Для цитирования:

Фалилеев М.Н. «Судьба довела меня до подножия ракеты» // Воздушно-космическая сфера. 2018. №4. С. 98-105.

Смотреть страницы статьи в формате PDF.